Дж.Бьюдженталь
Исследование понятия
«неудачи» в психотерапии приводит к выводу, что почти каждому
курсу терапии присущи некоторые элементы успеха и неуспеха. Автор
рассматривает ряд случаев из собственной практики, оставивших
у него ощущение неудачи. Подобное ощущение, по его мнению, возникает
чаще всего, когда терапевту не удается вложиться в работу с той
полнотой, которая требуется клиенту. Второй источник неуспеха
заключается в объективации клиента.
Каждый курс психотерапии
является неудачей и почти каждый – удача. Выражаясь точнее: почти
каждый курс психотерапии успешен в одних отношениях и неуспешен
в других. Разумеется, встречаются экстремальные случаи, когда
терапия настолько не достигает цели, что клиент кончает жизнь
самоубийством или каким-либо ужасным актом насилия. Менее драматичны
также экстремальные случаи важных изменений в жизни, которые потом
могут найти отражение в каких-либо значительных вкладах в искусство,
науку или другие области. В этих последних случаях, несмотря на
благополучие конечного исхода, в самой работе могут присутствовать
элементы неуспеха.
Удача или неудача в психотерапии
– предметы, сложные для достоверной оценки, зависящие от диапазона
времени, в пределах которого она дается, и в значительной степени
подверженные влиянию взглядов, того, кто производит оценку.
… Для статистических и
формальных целей, безусловно, полезно использовать некие общие,
хотя и весьма приблизительные, критерии успеха и неуспеха, характеризуя
в целом терапевтические усилия каждой отдельной пары «терапевт-клиент».
Однако подобное подведение итогов я нахожу малоинтересным и малозначимым.
Вместо этого, я думаю, гораздо более продуктивно то, что мы, практикующие
терапевты, пересматриваем многие случаи из своей повседневной
практики, в которых мы в какой-то степени терпим неудачу с нашими
клиентами или, напротив, помогаем им улучшить свое здоровье или
развить самоактуализацию.
Я могу лучше донести свою
мысль, описывая некоторые отдельные примеры. Преследуя данную
цель, я извлекаю из сложного контекста терапевтической работы
именно те случаи, в которых работал слабее, нежели это требовалось
моим клиентам.
…Лили
была личностью, склонной к изоляции, и большую часть своей взрослой
жизни прожившей в одиночестве. Она опасалась очень многого в
мире и ограничивала сферу своей активности, чтобы уменьшить
взаимодействие со своим окружением, которое она рассматривала
как нечто враждебное. В течение года после того, как я перенес
свое местожительство и практику из Лос-Анджелеса в Северную
Калифорнию, я еженедельно приезжал в свой прежний офис, чтобы
помочь моим пациентам завершить курс терапии или должным образом
перевести их к другим терапевтам. Только в отношении Лили оба
варианта оказались невозможными. В конце года я был вынужден
прекратить эти поездки. Нет, это неправда. Я не был вынужден
прекратить их, я предпочел так поступить. Мои собственные интересы
перевесили интересы Лили, и таким образом я не оправдал ее ожиданий.
Я пытался помочь ей найти
другого терапевта; не знаю, удалось ли это, в конечном счете.
Спустя двадцать лет я все еще испытываю чувство вины и сожаления,
– но не самоосуждения, нет ( Bugental , 1987, с.247-249)
– и такое поведение мне присуще. Но столь же естественно для меня
признать, что мы добились успеха в другом отношении: Лили обнаружила,
что она способна в какой-то мере выходить из своей изоляции и
ставить хотя бы нескольких немногих людей в известность о своих
потребностях .
*
“ Psychoterapy”, Vol.25, Winter 1988, N 4.