Источник, из которого проистекают наши чувства, загажен в той же мере, что и источник наших суждений.
Бертольд Брехт

 
 

+ БИБЛИОТЕКА / Статьи и монографии

Стереометрия жизни- (2009-12-18 00:00:00) 

АВТОР(Ы): Леонтьев Дмитрий,


 

Человек — наука — гуманизм: К 80-летию со дня рождения академика И.Т. Фролова / Отв. ред. А.А. Гусейнов. М.: Наука, 2009. С.668-676.

СТЕРЕОМЕТРИЯ ЖИЗНИ

Д.А. Леонтьев

 

Каждый должен прожить свою собственную жизнь, а узнать, какой в ней смысл, у него все равно мало шансов.

Роберт Пенн Уоррен

 

Про жизнь, как и про смерть, можно сказать, что она есть у всех, но у всех разная. Как ни парадоксально, проблемой содержания собственно жизни в философии и гуманитарных науках занимались гораздо меньше, чем остальными, более частными ее аспектами. Ведь и смысл жизни, и смерть – это не отдельные предметы, существующие сами по себе. Это аспекты жизни. Правильнее было бы говорить не просто «смерть» (и на этом обрывать), а «смерть жизни», по аналогии со смыслом жизни. Один из ярчайших психологов нашего времени Сальваторе Мадди ввел представление о переживаниях «малой смерти», когда внезапно и нежелательно прекращает свое существование что-то значимое для нас – замысел или отношения (см. Maddi, 1980; Леонтьев, Буровихина, 2007). В таких случаях речь идет о смерти не жизни, а чего-то другого.
Трудно сказать о жизни и смерти что-то новое; моя задача - отнесясь как-то к тому, что уже было сказано, построить некое целое, которое может и не сводиться к сумме частей.
О жизни можно говорить, воспринимать ее, и относиться к ней, по крайней мере, с трех разных точек зрения. Во-первых, с точки зрения внешнего наблюдателя. Так можно описывать жизнь другого человека - как «способ существования белковых тел» или как-то иначе; в любом случае, в фокус внимания здесь попадает объективный рисунок жизни, сюжет, ее следствия, ее причины.
Во-вторых, к жизни можно относиться интроспективно, с субъективной точки зрения - как я непосредственно ощущаю и воспринимаю мою жизнь. На первый план выступают мои переживания, эмоции, внутренние проявления,  отголоски, которые в моем сознании, в моей психике вызывает та жизнь, которую я живу: боль, радость, надежда, какие-то другие чувства. Возможен и более рациональный и сложный вариант субъективного осмысления жизни, скажем, в терминах субъективной картины жизненного пути (см. Кроник, Ахмеров, 2003).
Кроме чисто субъективного и чисто объективного взгляда, возможен еще и третий вариант: я могу относиться к моей собственной жизни с позиции того, что можно назвать «системной рефлексией» - когда я не просто пытаюсь анализировать свои чувства, переживания, те сигналы, которые мне подает жизнь о себе, а стараюсь взглянуть на себя со стороны. Взгляд на себя со стороны - это ракурс, в котором становится видно совсем иное. Как показывают предварительные исследования на эту тему, не всем это одинаково легко удается, и разные люди  при взгляде на себя со стороны видят совершенно разное. При взгляде на себя со стороны в позиции «системной рефлексии» я вижу мою жизнь не изнутри, в виде отдельных фрагментов, а, во-первых, как целое, и, во-вторых, вижу себя в контексте жизни, а жизнь в контексте чего-то более общего. Это вариант того, что называют философской рефлексией, и она, конечно же, доступна не только философам - каждый человек при известном обучении и усердии на нее способен, и каждому человеку полезно в этом смысле быть философом. Традиционная постановка вопроса о смысле жизни как раз вытекает из взгляда на свою жизнь из позиции системной рефлексии, когда я оказываюсь в состоянии посмотреть на нее не изнутри, через узкий глазок моих переживаний, а наоборот, вписать ее в какой-то более широкий контекст. Я вижу мою жизнь стереоскопично - одновременно и отстраненно, как другой, и зная про нее то, чего не знает внешний наблюдатель.
Различение трех указанных позиций позволяет и по-разному анализировать проблему смерти. Объективный ракурс – это взгляд на смерть как на «медицинский факт» -  то, что фиксирует, заносит в протокол врач. Это всегда позиция внешнего наблюдателя, всегда смерть другого, и никогда - собственная. По отношению к собственной жизни не существует смерти как медицинского факта.
При субъективном, интроспективном взгляде на собственную жизнь, однако, смерть также не обнаруживается, что, как известно, констатировал еще Эпикур: когда мы ест, смерти нет, когда есть смерть – нас нет. Витгенштейн (1994, с. 71) высказался еще более лаконично:  «Смерть – не событие жизни. Человек не испытывает смерти» (Логико-философский трактат, 6.4311). Наше переживание смерти чаще всего имеет форму страха смерти. Но то, что мы психологически переживаем – это не смерть как таковая, а скорее отсутствие жизни. Опыт смерти неведом нам, но у нас есть опыт жизни, и мы в состоянии представить себе лишение этого опыта. Вероятно, в этом суть психологического переживания смерти и страха смерти с интроспективной позиции.
Упомянутое выше переживание «малой смерти» отражает как раз ситуации прекращения не жизни, а чего-либо другого, тоже ценного, но менее масштабного. Когда прекращаются отношения, человек уходит на пенсию, умирает кто-то близкий, что-то ценное в жизни, занимавшее в ней немалое место, прекращает существование, мы испытываем нечто аналогичное переживанию  смерти. Как показывает С. Мадди (Maddi, 1980), то, как мы относимся  к этому опыту в нашей жизни, в каком-то смысле подготавливает нас к нашей смерти.
Из сказанного следует, что единственно возможный взгляд на смерть – взгляд с позиций системной рефлексии, совмещающей субъективный и объективный ракурсы и позволяющий увидеть смерть в контексте жизни, а жизнь – в контексте смерти. Многократно отмечалось, что осознание реальности смерти и ее места в жизни приводит к изменению общего отношения к жизни, ее смысла. В самом общем виде смысл смерти можно сформулировать как осознание ответственности за жизнь (см. подробнее Леонтьев, 2004). Нельзя понять жизнь, не обрамив ее в смерть. Смерть - это некая рамка, без которой полноценную жизнь понять нельзя. «Жизнь только тогда истинная, и потому счастливая и спокойная, когда представляемая мною линия ее пути проходит через точку смерти» (Толстой, 1891/2000, с. 119). Наиболее радикальная формулировка: «Наша жизнь – это тень, отбрасываемая нашей смертью» (Комар и Меламид, 1999, с. 113). Пытаясь вытеснить идею смерти из нашего переживания, мы тем самым уходим от осознания жизни, сильно редуцируем ее понимание.
Другим аспектом жизни является ее смысл. Много лет занимаясь проблемой смысла (см. Леонтьев, 2007), я вижу основную проблему в том, что проблема смысла жизни очень часто сводится к идее, артикулированному суждению о том, для чего наша жизнь, на что она направлена. Так проблема ставилась изначально со времен античности, но это только часть проблемы, и первым ее обернул Лев Толстой, открывший и рассказавший в своей «Исповеди», что концептуальная, интеллектуальная формулировка смысла жизни не первична, а вторична, «для того, чтобы понять смысл жизни, надо прежде всего, чтобы жизнь была не бессмысленна и зла, а потом уже — разум для того, чтобы понять ее» (Толстой, 1983, с. 147). Первичность непосредственного процесса жизни не находила большого отражения в философских, психологических и других работах, за исключением теории смысла жизни Альфреда Адлера, основанной на идее, что смысл жизни не связан с осознанием, а характеризует связность и целостность всех наших жизненных проявлений, объективную направленность жизни, которую можно со стороны описать и зафиксировать. Когда наша жизнь перестает быть реагированием на стимулы и метанием из стороны в сторону, когда она приобретает цельность и единую направленность, тогда возникает смысл жизни и стиль жизни (см. Adler, 1980).
Сравнительно недавно я сформулировал модель смысла жизни, описывающую три в равной степени необходимых его компонента: (1)  непосредственное эмоциональное ощущение наполненности жизни и ее связности, которое можно фиксировать на уровне непосредственного переживания, которое не имеет качества, а имеет лишь меру того, насколько я ощущаю свою жизнь эмоционально наполненной и связной; (2) объективную направленность жизни, которую можно описать в терминах жизненных целей или же зафиксировать со стороны и (3) идею о смысле жизни, концепцию, представление о том, на что жизнь направлена (см. Леонтьев, 2007, с. 485-499). Определяющим при этом служит отношение к жизни, которую я фактически веду. В. Франкл в свое время показал, что вопрос о смысле жизни — это не вопрос, который я задаю небесам или кому-то еще, а вопрос, который жизнь мне задает, а я на него должен отвечать, причем не словами, а самой жизнью (Frankl, 1988, S.14). Моя жизнь, таким образом, и есть мой ответ на вопрос о смысле жизни. Через призму этого базового отношения я описал когда-то 4 типа отношений к собственному смыслу жизни: осознанное принятие, то есть рефлексивное решение задачи на смысл; неосознанное принятие чрез нерефлексивное обретение смыслового обоснования жизни в «структурах повседневности» (см. Касавин, Щавелев, 2004); осознанное непринятие, выражающееся в переживании «экзистенциальной фрустрации» и поиска смысла (Франкл, 1990) и неосознанное непринятие, когда человек, внутренне не удовлетворенный тем, как протекает его жизнь, вытесняет из сознания ее фактический смысл и утверждает, что его нет, не ставя задачу его осознания и поиска (см. Леонтьев, 1993, с.31-32; Леонтьев, 2007).
Третий неотъемлемый компонент человеческой жизни, наряду со смыслом и смертью, это сознание. Сознание, смысл и смерть – это три «С», которые решающим образом определяют наше понимание жизни. Осознанное отношение к смыслу жизни приводит к разотождествлению жизненного мира и повседневности - смысл жизни перестает быть для меня чем-то данным, очевидным и повседневным, я получаю возможность его проблематизировать. Смысл не определяется, не порождается сознанием, но сознание дает возможность занимать позицию по отношению к любым смыслам, очуждать и проблематизировать их, вступать с ними в диалог. Если во всем животном мире безальтернативно господствуют биологические императивы выживания и размножения, то у человека появляются новые, вариативные императивы, служащие высшими системообразующими критериями регуляции жизнедеятельности, которые подчиняют себе эти два; сколько встречается у людей разных, хоть и неодинаково распространенных и популярных, смыслов жизни!  Повседневность перестает быть тождественной жизненному миру, жизненный мир становится шире.
Суть вызова смерти человеку, обладающему сознанием и смыслом, состоит в столкновении с ограниченностью, исчерпаемостью жизни. Осознание того, что у жизни есть смысл, приводит ко взгляду на нашу жизнь как на значимую в контексте чего-то большего, то есть как на ресурс. Осознание того, что у жизни есть смерть, приводит к пониманию того, что наша жизнь есть ограниченный, невозобновляемый ресурс. Наконец, присущее нашей жизни сознание делает ее произвольно управляемым ресурсом – не один автор писал о жизни в терминах задачи, работы, усилия, негэнтропии, цветущей сложности…
Но если относиться к жизни исключительно как к ресурсу, исчезает загадка, тайна жизни, исчезает ее непредсказуемость. Жизнь становится объектом оценки «свысока», выражением которой служит удовлетворенность жизнью; за этим стоит допущение, что жизнь служит человеку. Писатель Феликс Кривин парадоксально обернул это понятие: «Требовать от жизни удовлетворения — значит вызывать ее на дуэль. А там уж как повезет — или ты ее, или она тебя…» Ресурсный взгляд на жизнь весьма типичен для западной цивилизации, западной культуры и ментальности.
Восточная ментальность и мировоззрение, наоборот, подчеркивает иной взгляд на жизнь. Под этим углом зрения жизнь не является ресурсом, ибо значима не в контексте чего-то иного, а сама по себе, как она есть. Этот взгляд предполагает принятие тайны и непредсказуемости жизни, смирение и благоговение перед ней; осознание смерти не играет сколько-нибудь существенной роли, потому что значимо только то, что происходит сейчас; и сознание имеет совершенно иной характер, размывая границы между Я и не-Я.
Представляется, что эти два возможных отношения к жизни не являются альтернативными, но основаны на двух взаимодополняющих позициях по отношению к ней и выражают две взаимодополняющие  стороны жизни. Первая – управляемая сторона жизни, предстающей как ресурс, - может быть обозначена понятием жизнедеятельность. Вторая сторона жизни - тот ее аспект, который традиционно в философии обозначается понятием бытие. Бытие- это то, чем мы не можем управлять, мы его можем лишь ощущать, познавать и как-то по отношению к нему определяться. Было бы в одинаковой степени ошибочным абсолютизировать любую из этих двух сторон жизни. И жизнь как бытие, как данность, и жизнь как жизнедеятельность, как управляемый ресурс являются неотъемлемыми и равно важными сторонами жизни человека. Самая обобщенная формула их сопряжения – заслуженно популярная в последнее время древняя молитва: «Господи, дай мне силы справиться с тем, что я могу изменить, дай мне терпения вынести то, что я не могу изменить, и дай мне мудрость отличить одно от другого!»
Взаимодействие с жизнью-жизнедеятельностью, понимаемой как ресурс, требует развития системы саморегуляции — системы управления жизнедеятельностью, связывающей все ее аспекты воедино и направляемой единым смыслом (см. Леонтьев, 2006а).  В основе функции саморегуляции лежит система личностных характеристик, объединяемая понятием «личностный потенциал» (там же); развитость личностного потенциала обусловливает меру успешности саморегуляции. Взаимодействие с жизнью-бытием, напротив, не требует и не предполагает саморегуляции, оно требует иного — присутствия, открытости бытию. В основе функции присутствия лежит другая интегральная характеристика личности, обозначаемая понятием «аутентичность»; только аутентичная личность способна не только управлять жизнедеятельностью, но и открыться бытию.
Высшим жизненным достижением является, по-видимому, гармония двух аспектов жизни, позволяющая говорить про жизнь в терминах пути – не «жизненного пути» (этим понятием в психологии принято обозначать последовательность естественных стадий развития) а, скорее, личностного пути (см. Леонтьев, 2006 б).
Возможно, первым автором, использовавшим идею пути для характеристики личности, был К.Г.Юнг, прямо заявивший: «Личность — это Дао» (1996, с. 219). По Юнгу, личность представляет собой довольно высокий уровень развития, главной характеристикой которого служит верность собственному закону. «Ведь личность никогда не сможет развернуться, если человек не выберет — сознательно и с осознанным моральным решением — собственный путь» (там же, с. 211). Юнг прямо ставит вопрос о том, что побуждает человека избрать собственный путь, и отвечает — предназначение, взывающее к нам как некоторый голос. Чем больше масштаб личности, тем этот голос отчетливей, и наоборот, но в принципе его в состоянии услышать любой.
Путь либо четко просматривается на какое-то расстояние и сопровождается чувством, что «я на верном пути» или «это мой путь», либо виден нечетко, ощущение верного пути теряется либо изначально отсутствует. Чувствуя себя на своем пути, человек может свернуть на альтернативную дорогу, ведущую в том же направлении и даже временно на боковую дорогу, отклоняющуюся в сторону, не теряя общей ориентации и зная, в каком направлении ведет путь – локальные отклонения не страшны, если общая ориентация не утрачена. При слабом или отсутствующем чувстве пути любая критическая ситуация выбивает из колеи, вынуждая «сворачивать в кювет». При наличии чувства пути каждый сделанный выбор ощущается либо как аутентичный, сохраняющий ощущение продвижения по своему пути, либо как неаутентичный, не продвигающий по личностному пути или даже уводящий с него. Аутентичный выбор при выраженном чувстве пути характеризуется временной перспективой – соотнесением своих действий с временной шкалой, планированием и предвосхищением их последствий. Именно связная временная перспектива превращает то, что субъективно переживается как настоящее время, в интенциональное настоящее, характеризующееся единством присутствия здесь и теперь и осмыслением этого настоящего через призму желаемого будущего. Таким образом, в переживании пути объединяются реальность и перспектива, направленность и открытость, саморегуляция и присутствие, бытие и жизнедеятельность, смысл и тайна.

*  *  *

Основной вопрос философии жизни сформулировал однажды клиент, пришедший к психотерапевту: «Как я понимаю, суть в том, Я живу, или жизнь меня живет» (И. Подчуфарова, личное сообщение). Ответ на этот вопрос и переживание того, живу я сам или меня «живет» какая-то сила, то есть, моя жизнь – она действительно моя или нет, не сводится к единому элементарному ощущению, а основано на стереоскопичном взгляде на жизнь, в котором совмещены разные ракурсы, позиции и аспекты ее понимания. Стереометрию жизни человека хорошо выразил поэт Владимир Строчков (2006, с. 396):


Господи
вот жизнь моя
что так таинственно
возникает как явление
что так внезапно
прекращается как движение
так бездарно
проживается как состояние

 

Основная цель статьи - с позиций психологии человеческого бытия ответить на вопрос: может ли понимающее себя бытие рассматриваться не только как известная философская метафора, но и как реальный феномен самосознания? Иначе говоря, является ли понимающее себя бытие предметом психологического исследования? Сразу скажу, что я собираюсь положительно ответить на этот вопрос. Для того чтобы это сделать, я вижу два взаимосвязанных направления анализа проблемы. Первое заключается в кратком рассмотрении соотношения частного и общего, индивидуального и общественного в развитии самосознания и самопонимания субъекта. Второе – в указании на те ценности и нормы, которые принимаются разными группами. Ценности и нормы становятся совместными ценностно-смысловыми основаниями понимания людьми различных ситуаций человеческого бытия. Оба направления соответствуют современным тенденциям исследования сознания.

Литература
Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Философские работы. Часть 1. М: Гнозис, 1994, с. 1-73.
Касавин И.Т., Щавелев С.П. Анализ повседневности. М.: Канон+, 2004.
Комар и Меламид. Стихи о смерти. М.: Прогресс-традиция, 1999.
Кроник А.А., Ахмеров Р.А. Каузометрия. М.: Смысл, 2003.
Леонтьев Д.А. Очерк психологии личности. М.:  Смысл, 1993.
Леонтьев Д.А. Смысл смерти: на стороне жизни // Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия.. 2004. № 2(5). С. 40—50.
Леонтьев Д. А. Личностный потенциал как потенциал саморегуляции // Ученые записки кафедры общей психологии МГУ им. М. В. Ломоносова / Под. ред. Б. С. Братуся, Е. Е. Соколовой. М.: Смысл, 2006 (а). С. 85–105­.
Леонтьев Д.А. К психологии поступка // Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия. 2006 (б), № 2(9), с. 153-158.
Леонтьев Д.А. Психология смысла. 3-е, испр. и доп. изд. М.: Смысл, 2007.
Леонтьев Д.А., Буровихина И.А. Фасилитирующие эффекты опыта «малой смерти» // Третья Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: материалы сообщений / под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2007.
Строчков В. Наречия и обстоятельства. 1993-2004. М.: НЛО, 2006.
Толстой Л.Н. Исповедь // Собрание сочинений: В 22-ти тт. М.: Худ. лит., 1983. Т. 16. С. 106—165.
Толстой Л.Н. Записные книжки. М.: Вагриус, 2000.
Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.
Юнг К.Г. О становлении личности // Юнг К.Г. Развитие психики и процесс индивидуации. М.: Наука, 1996. С. 207-219.
Adler A. What Life Should Mean to You. London: George Allen & Unwin, 1980.
Frankl V. Der Unbewusste Gott: Psychotherapie und Religion. 7 verand. Aufl. Munchen: Kosel, 1988.

Maddi S.R. Developmental Value of Fear of Death // The Journal of Mind and Behavior. Spring 1980. Vol.1. No.1. P.85—92.


 

 
liveinternet.ru