Человек — наука — гуманизм: К 80-летию со дня рождения академика И.Т. Фролова / Отв. ред. А.А. Гусейнов. М.: Наука, 2009. С. 69–85.

ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ КАК ПРОБЛЕМА

Д.А. Леонтьев

Человек, бунтующий против собственной сладострастной натуры — вот что подлинная война. Это те бескровные битвы, что идут вечно под невинным именем эволюции. В такой войне человек раз и навсегда встает на сторону ангелов. И хотя он может потерпеть поражение как отдельная личность, пусть не сомневается в исходе, потому что с ним весь мир.

Генри Миллер

 

Сегодня трудно сказать что-то новое о природе человека. Однако  проблема природы человека, проблема человечности — это не только чисто абстрактная, научная, философская проблема, но у нее много прикладных аспектов. Действительно, когда мы говорим о правах человека, о преступлениях против человечности, нам не обойтись без точного определения того, что относится к природе человека, где границы человека. Посмотрев  юридические тексты, посвященные преступлениям против человечности, я не нашел там определения человечности; несколько видов преступлений, которые относятся к этой категории, перечисляются без уточнения того, почему они определяются как преступления против человечности, а не против чего-то другого. Проблема определения человека встает и в обыденном сознании, иногда выполняя психозащитные функции. Когда террористы захватили школу в Беслане, чиновники говорили с экрана телевизора: «те, кто это сделал, не люди». При этом возникало впечатление, что говорящие самоутверждались, доказывая самим себе, что они-то люди, они по эту сторону разделительной черты, причем злодеяния террористов служили им в этом мощной психологической поддержкой. 

Человек и его образы

В последнее время вопрос о природе человека плавно сменился вопросом об образе и образах человека, что подразумевает, что в вопросе об определении человека нет объективной истины, это определение исторически изменчиво и культурно вариативно. Двадцатый век внес перелом в дискуссии об образе человека. Раньше, в эпоху классической картины мира, образ человека рассматривался как сравнительно однозначный, определенный, хотя в остальном возникали разночтения. Согласно одному распространенному мнению, человек по сути хорош, богоподобен, по определению изначально благ и позитивен, а не вполне соответствующие этому образу проявления случайны. С этой оптимистически-религиозной позицией смыкаются столь же оптимистические взгляды светских гуманистов на человека как свободное, рациональное, ответственное и самоопределяющееся существо, присваивающее в своем индивидуальном развитии культуру многих поколений предков. Другое, столь же распространенное мнение выражается известной метафорой «голая обезьяна»: человек — плоть от плоти всех остальных живых существ, он управляется теми же инстинктами, только слегка окультуренными, поэтому он не то чтобы плох, но к нему изначально нужно относиться с большим подозрением, а случайно то хорошее, что он проявляет. И в тех и в других представлениях предлагается «стереть случайные черты» и увидеть, что человек в одном случае прекрасен, в другом — ужасен. Расхождение в том, что именно в человеческих проявлениях считать случайным, а что нет.
Двадцатый век был отмечен ниспровержением обеих названных крайностей. И то, и другое в равной степени неверно, человек может оказаться и таким, и таким, нет таких низостей, до которых человек не мог бы опуститься, и нет таких высот, до которых человек не мог бы подняться. И это привело в плане решения вопроса о природе человека к формулировке, которую лучше всего формулирует Эрих Фромм: природа человека характеризуется тем, что у него нет определенной какой-то зафиксированной природы [1]. В некотором смысле сущность человека подобна легендарному универсальному растворителю, который можно изобрести, но не в чем хранить, поскольку он растворит любой сосуд.
Психолог Амедео Джорджи в унисон с этим констатирует, что единственная, главная, универсальная характеристика человеческой природы — это способность человека к трансценденции, что связано с его интенциональностью, то есть направленностью на что-то вне себя [2]. Правильное определение человека было бы не homo sapiens, a homo transcendens  — человек превосходящий, выходящий за пределы. В этом и заключается сущность человека.Человек есть человек в той мере, в которой он выходит за пределы самого себя и преобразует то, что ему дано.
Есть и другая, «народная» формула – более простая и доступная — человеческой способности к трансценденции. Эта формула в свое время выступала у нас как формула неодобрения: «Ему больше всех надо». Судя по всему, это и есть формула человека. Тот, кому «больше всех надо», — это человек, который не довольствуется выживанием и адаптацией, не довольствуется соответствием тем требованиям, которые ему предъявляют. и удовлетворением тех прямых и непосредственных потребностей, которые у него возникают. Он выходит за пределы не только внешних требований и ожиданий, но и собственных непосредственных потребностей.
Как мы решаем этот вопрос сами для себя? Когда мы говорим про другого человека, что он не человек? Или про себя? Я иногда говорю: «до следующей пятницы я не человек, а потом можете ко мне обращаться». Когда я говорю так, это означает, что я до пятницы не могу делать полностью, что я хочу, не могу отвечать за свои действия в полной мере. По крайней мере, я так себя подаю. До пятницы я делаю только то, что считаю себя вынужденным делать, т.е. контекст моей жизнедеятельности сужается до чего-то узкого, заданного. А после пятницы я уже в большей мере готов отвечать за свои действия, которые становятся более согласующимися с моими желаниями. Говоря про других людей, что они нелюди, мы имеем в виду, напротив, что они слишком сильно руководствуются своими эгоистичными, корыстными желаниями, а с другими людьми соотноситься не хотят.
Общее в этих двух случаях – некоторое сужение контекста саморегуляции. Вообще человеку  свойственно расширение контекста осмысления себя и собственных действий.  И в антропогенезе, и в индивидуальном развитии мы наблюдаем неуклонное расширение хронотопического и смыслового контекста от узкой ситуации «здесь и теперь»  во все более широкие контексты, включающие в себя и отдаленные связи, и прошлое, и будущее. Если у высших животных родители выделяют свое потомство из других представителей вида (обратное менее выражено), то для человека не только связь детей с родителями становится прочной и обоюдной, но и возникают родственные связи бабушек и дедушек с внуками и внучками, у животных отсутствующие. Не менее важным проявлением расширения контекстов у человека служит учет им в своей жизнедеятельности других людей, взаимодействие и какое-то согласование собственных индивидуальных представлений о желательном и должном с представлениями других людей. И в этом смысле, конечно, абсолютно прав Умберто Эко, который говорит, что этика возникает именно там, где возникает согласование взаимодействия людей. «Этический подход начинается, когда на сцену приходит Другой» [3].

Контексты и уровни определения человеческого

Хотя  97% того, что написано о человеке, как и сам человек, состоит из воды, можно попытаться  вычленить разные уровни понимания того, что такое человек. Не случайно понятие «антропология» имеет несколько разных значений. Мы говорим про антропологию как про отрасль биологических наук, мы говорим про культурную антропологию как про науку об обществе и о культуре, мы говорим про философскую антропологию как про дисциплину, не совпадающую ни с первой, ни со второй. Человек в широком смысле слова определяется через биологическое определение homo sapiens, и достаточно просто определить, относится данное существо к этой таксономической категории или не относится. Но человек в более узком смысле слова определяется уже не биологически. Философско-антропологическая, или персонологическая точка зрения определяет человека через человеческую ситуацию, т.е. то, что есть в человеческом образе жизнедеятельности, но чего нет у животных.
Не претендуя на полный перечень и систематизацию, упомяну несколько наиболее очевидных антропологических особенностей человеческого образа жизни. Во-первых, в систему регуляции жизнедеятельности включается Другой как носитель критериев значимости («что такие хорошо, и что такое плохо») людей, с которыми я взаимодействую — если я заинтересован в успешности этого взаимодействия, я не могу не считаться с их критериями, не отказываясь при этом от своих.. Во-вторых, язык, на который как на человеческий феномен обращали внимание многие мыслители; он обеспечивает небывалую широту использования чужого опыта, а также трансформации своего. В-третьих, широкая временная трансспектива, способность предвидеть отдаленные последствия собственных действий. Все это и многое другое существенно усложняет человеческую жизнедеятельность.
Человек в широком смысле слова, определяемый биологически, является предпосылкой человека в узком смысле слова. Предпосылка – это то, что необходимо, но не достаточно, без чего какие-то процессы невозможны, но что требует еще чего-то дополнительно. Возьмем любой набор строений в городе Москве или в любом другом городе и посчитаем корреляцию наличия первого этажа в строении с наличием второго этажа в том же строении. Мы безусловно обнаружим высокозначимую корреляцию, потому что везде, где есть второй этаж, всегда есть и первый, и мы не найдем ни одного здания, в котором был бы второй этаж и не было бы первого. Более того, в любом здании первый этаж всегда предшествует второму во времени, возникает раньше. Однако мы ошибемся, если заключим, что первый этаж является причиной второго. Первый этаж является предпосылкой второго этажа – чтобы построить второй этаж, первый должен быть, но второй сам по себе из первого не вырастает. Аналогичным образом, мы можем говорить, что человек в полном, антропологическом смысле строится на человеке в биологическом смысле как на предпосылке: кортикализация, пальцевый индекс и другие эволюционные индикаторы становления homo sapiens служат предпосылками для формирования более сложных форм деятельности, делают возможными такие ее формы, которые раньше не возникали. Одна принадлежность к homo sapiens не гарантирует развития собственно человеческих форм жизнедеятельности, а лишь создает необходимые для этого предпосылки.
И здесь мы переходим к мысли о том, что человек по сути искусственное существо, он не равнозначен своей биологической или какой-либо еще основе, которая есть лишь возможность человека. Он существо делаемое; как говорил В.В. Давыдов,  «личности надо «выделаться»» [4].  «Задача человека — сделать произведение искусства из самого себя» [5]. На первый взгляд парадоксальная мысль о том, что главное в человеке невыводимо из его природного начала и во многом ему противоречит, была, пожалуй, с наибольшей отчетливостью выражена Э.Фроммом [6]. Но еще почти за столетие до Фромма Ф. Тютчев писал: «Созвучье полное в природе, — / Лишь в нашей призрачной свободе / Разлад мы с нею сознаем».
Сначала мы оказываемся существами, которых «делает» общество, наши ближние, фактически, прежде всего, ближайшие люди, семья. Родители делают что-то, благодаря чему у нас возникают предпосылки новой реальности, которая сама по себе не возникнет; Л.С. Выготский обозначил эти действия окружающих людей как социальную ситуацию развития [7]. Потом где-то в границах подросткового возраста происходит смещение движущих сил развития личности извне вовнутрь, мы сами становимся источниками собственного развития [8], и здесь возникает то, что можно, по аналогии с Л.С. Выготским, назвать понятием индивидуальная ситуация развития. Постепенно, по мере взросления, мы выходим за рамки социальной ситуации развития и строим себе (или не строим) индивидуальную ситуацию развития. Если в случае известных феноменов «детей-маугли» нарушается социальная среда развития и в должное время не формируются определенные предпосылки, связанные с усвоением социокультурного опыта, человеческих способов деятельности, то в гораздо более распространенных случаях, усвоив внешние социальные формы, нормы, способы действия, мы на этом останавливаемся и не строим себе индивидуальную ситуацию развития. Человек как социальное существо сформировался, но на этом движение прекращается. Г.Г. Шпет говорил о том, что «хитро не «собор со всеми держать», а себя найти мимо собора, найти себя в своей имярековой свободе, а не соборной» [9]. Проблема в том, как из «социального индивида» рождается свободная личность.
Биологическая природа человека служит предпосылкой надстройки на ней новой социальной природы, которая, в свою очередь, выступает предпосылкой индивидуальной, антропологической надстройки. Появление личности, то есть человека в философско-антропологическом смысле, как в фило-, так и в онтогенезе, — это выход индивидуальной регуляции за рамки социальной, возможность противостоять обществу, противостоять социуму. Продолжаются споры о том, когда в истории появилась личность — в Древней Греции или позже, — но более или менее общепризнано, что личность развивается путем дифференциации, обособления индивида от социальной общности [10]. В онтогенезе первой приметой движения в этом направлении выступает феномен «я сам», кризис самоопределения, который А.Н. Леонтьев охарактеризовал как «первое рождение личности» [11]. И если в биологическом смысле первым европейским человеком был раскопанный антропологами «человек из Орсэ», то в персонологическом — Сократ, который оказался в состоянии противопоставить себя, свой мир, свою позицию позиции и миру полиса.

Пунктирный человек и трансценденция необходимого

Антропологическая сущность человека в ее нередуцируемой полноте проявляется в жизнедеятельности человека далеко не всегда и у большинства людей нечасто. Мы знаем, что человек есть мера всех вещей, но возможна ли мера человеческого? Если допустить принципиальную возможность такой постановки вопроса, представляется правомерным говорить об антропологическом образе пунктирного человека. Смысл этого образа заключается в том, что человек не проявляет себя как человек на протяжении всей траектории своей жизни. Специфически человеческие особенности, человеческая сущность проявляется не постоянно, а пунктиром, прерывно, остальное же время действует на уровне животного или растительного существования (это не метафоры, а реальные уровни существования человека) или на уровне «социального индивида» [12].  Имея возможность функционировать на разных уровнях, человек часто предпочитает не тот, который свойственен человеку в его высших человеческих проявлениях, а более низкие, субчеловеческие уровни. Сущность человека заключена в возможности переключаться с одного уровня на другой, двигаться по траектории, включающей отрезки движения на разных уровнях. У разных людей в разных ситуациях эта траектория может иметь разную конфигурацию, но практически ни у кого не бывает сплошной [13].
В этих условиях нас постоянно манит искушение субчеловеческим — ведь субчеловеческие формы существования оказываются менее энергозатратными, более легкими, более привлекательными как путь наименьшего сопротивления; человеческие же проявления – путь наибольшего сопротивления. «Наибольший ужас внушает человеку расширение горизонтов сознания… «Давайте жить в мире и гармонии» — молит маленький человек. Но по закону вселенной мир и гармонию можно завоевать лишь в борьбе с самим собой. Такой мир и такую гармонию маленький человек оплачивать не желает; он хочет получить их готовыми, как костюм с пошивочной фабрики» [14]. Поэтому не все стремятся во всем быть людьми, платя за это соответствующую цену. Станислав Ежи Лец говорил: у человека нет выбора, он должен быть человеком. Жизнь, к сожалению, опровергает этот оптимистический афоризм. Как показывает история XX века, у человека есть выбор, и достаточно часто этот выбор делается не в пользу того, чтобы быть человеком.
Я встречал очень интересные соображения, высказываемые людьми, которые имели длительный опыт пребывания в лагерях: единственный способ сохранить себя как личность — поддерживать навыки вроде бы ситуативно бесполезных действий, выходящих за рамки биологической и социальной необходимости, таких как чистить зубы, бриться, причесываться и т.д. Если человек это делает, он собирает себя и сохраняет себя, а если забрасывает, то быстро распадается. Замечательной кинематографической иллюстрацией служит сцена из фильма М. Захарова «Убить дракона». Первая встреча запыленного и утомленного Ланцелота в доме архивариуса с Драконом, зашедшим по своим делам. Дракон спрашивает «а это кто такой?». «Прохожий», — отвечает Ланцелот.   «А, прохожий, ну и проходи себе». Ланцелот спускается вниз, долго-долго смотрит в зеркало, вынимает из своей сумки бритвенный прибор  и начинает медленно бриться. Побрившись, поднимается наверх в комнату и говорит Дракону: «Я рыцарь, я пришел тебя убить».
Персонологическая природа человека заключается как раз в свободе ставить себе цели независимо от биологической и социальной необходимости. Однажды ко мне пришел ко мне студент с юридического факультета, чтобы проконсультироваться: он писал дипломную работу о моральном ущербе и задался вопросом, какое базовое право нарушается в ситуациях, квалифицируемых как моральный ущерб. Долго обсуждая с ним эту ситуацию, мы пришли к выводу о наличии одного фундаментального права человека, которое настолько самоочевидно, что его никогда не закрепляли в юридических документах.  Это право человека ставить себе цель и преследовать ее, если это не нарушает права других людей, то есть право на целеполагание, на выбор. И это позволяет отнести к преступлениям против человечности не только убийства и пытки, не только насилие, рабство, эксплуатацию, но и сужение выбора, сужение сознания, навязывание целей, смыслов и ценностей — все они нарушают именно это фундаментальное право, являющееся непременным атрибутом человека в самом узком, персонологическом смысле слова.
Таким образом чтобы быть человеком, необходимо, но еще не достаточно родиться homo sapiens’ом – это позволяет стать человеком лишь в биологическом, широком смысле слова. Приобретая человеческий опыт и формируясь под воздействием окружающей нас социокультурной реальности, мы обретаем человечность социальную; чтобы полностью стать человеком и в персонологическом смысле, нужна работа над собой, строительство, собирание себя. Необходимо вкладывать себя в это.  «Мы никогда не является людьми абстрактно, а являемся людьми так, как умеем быть людьми» [15].

Человек перед эволюционным вызовом.

Из сказанного выше следует, что если любое живое существо к моменту зачатия уже полностью определено во всех своих специфических видовых свойствах, человек составляет исключение. Это не просто вопрос созревания. Можно утверждать, что к моменту своего рождения человек еще не произошел как человек — не только не созрел биологически, хотя его уже можно определить как Homo Sapiens,  но прежде всего не приобрел социальные и персонологические свойства человека. Его задача — продолжить только начавшийся процесс его индивидуальной эволюции — не решена не только к моменту рождения, но и к моменту совершеннолетия. Происходить —  это основная задача, основной вызов и основное занятие нашей жизни.
Поэтому дезориентирующим представляется крайне популярное сегодня понятие «личностный рост», содержащее в себе некоторый соблазн, что что-то будет расти само. И этот соблазн сделал эту идею привлекательной для громадного числа людей, многие из которых недооценивают тот момент, что само ничего расти не будет, что личностное развитие – это нелегкий труд. А. Маслоу писал, что к нему приходит очень много людей, которые хотели бы вместе с ним работать над вопросами самоактуализации. Эти люди часто вызывали довольно странное впечатление, и он выработал довольно простой подход к ним: дать такому человеку задание сделать некое дело, достаточно трудное, скучное и неувлекательное, но при этом довольно полезное, осмысленное и нужное. Этот тест отсеивает 19 из 20 человек. Маслоу констатирует, что этот тест является самым надежным индикатором того, стоит ли иметь дело с этим человеком или нет. «Чтобы выяснить, является ли яблоней дерево, которое находится перед вами, нужно посмотреть, дает ли оно яблоки» [16].
Становление человека — это самостановление, активный процесс, связанный не столько с вызреванием чего-то заложенного, сколько с работой. Не столько с работой над собой, сколько с работой над чем-то в мире, что имеет смысл. Нет такого эскалатора, на который можно было бы встать, и он будет сам возносить вас к вершинам личностного развития.  Нет состояний, в которых можно было бы расслабиться, и дальше развитие пойдет само: «Солдат спит, а служба идет». Экзистенциалист говорит: «Лифт не работает – поднимайтесь пешком». Нет условий, которые автоматически порождали бы человеческое в нас. Как некая необходимая предпосылка, чтобы быть человеком, и чтобы развиваться, необходимо то, что можно было бы обозначить понятием «экзистенциальный тонус». Это понятие соответствует понятию усилия, о котором говорил М.К Мамардашвили [17], уделявший очень большое внимание таким феноменам человеческой жизни, которые не имеют причинного объяснения и автоматически порождающих их механизмов. Нет причин, порождающих эти феномены, кроме того усилия, которое мы держим сами. Есть причины, порождающие зло, но нет причин, порождающих добро. Только наше личное усилие порождает добро. Как только мы это усилие ослабляем, добро перестает существовать. Свободу, мысль Мамардашвили также относил к тем феноменам, которые порождаются только человеческим, личностным усилием.
В этом и заключается основная человеческая трудность, проблема, вызов, который бросает нам наша жизнь: быть человеком — значит не расслабляться. Личностное развитие и трансценденция – это путь наибольшего сопротивления, тернистый и тяжелый путь. Быть человеком, происходить — это труд, затрата усилий. Впрочем, выбор есть, подниматься не обязательно, можно оставаться там, где вы есть. В нашем мире немало возможностей прекрасно выживать и адаптироваться без них. В каком-то смысле, развиваться или нет, эволюционировать к человеку или прилечь рядом с обезьяной — это вопрос вкуса. Можно жизнь каждого человека оценить под углом зрения того, насколько он преследует в своей жизни эту цель. А.Маслоу [18] говорил про усеченную, урезанную человечность, имея в виду людей, которые далеко не полностью проявляют свой человеческий потенциал.

Шкала человечности

Одна из ключевых проблем современного гуманитарного знания — проблема несовпадения, а зачастую резкого противоречия между сутью человека, всесторонне рассмотренной философской антропологией, и ее явлением в эмпирических людях. Эта проблема, находящаяся на стыке философской антропологии и психологии личности, стала очевидной к концу ХХ века, когда человек разумный запятнал свое имя и идеалы гуманизма сильно увяли на фоне разгула бесчеловечности.
Люди равноправны, но не равны – не только потому, что начинают с неодинаковых стартовых позиций (что наименее существенно) и вкладывают неодинаковые усилия, но и потому что они бегут по разным дорожкам в разном направлении. Каждый имеет шанс достичь того, что ему интересно, во что он вкладывает свои ресурсы, свое время, свои деньги, свое здоровье. Хотя между желанием и результатом есть немалый зазор, и далеко не всегда удается достичь желаемого, получить то, к чему не стремишься, намного труднее.
Потребности человека сложны и включают качественные различия. Пытаясь разрешить эту проблему, А. Маслоу предлагал так построить систему поощрения, чтобы удовлетворять именно те потребности, которые разные люди стремятся удовлетворить [19] — каждому по потребности. В конечном счете, каждый добивается того, к чему он больше всего стремиться. Те, кто стремится больше всего к деньгам, часто этого добиваются, хотя расплачиваются за это нередко дорогой ценой. Те, кто стремится к познания и самопознанию, добиваются познания и самопознания. Каждый из нас определяет сам себя на шкале человечности через то, что ему нужно, через то, к чему он стремится.
Здесь мы сталкиваемся с проблемой равенства и неравенства, элиты и массы. Маслоу критикуют за то, что он своей теорией расставляет людей по ранжиру: одни люди более совершенны и полноценны, другие менее. Эта проблема, действительно, относится к числу неразрешимых конфликтов современного мира. С одной стороны, уважение человеческого в человеке подразумевает, что мы ко всем людям должны относиться одинаково – видеть в них те же потенциальные возможности. И эта философская, антропологическая и психологическая реальность вытекает из всего опыта человечества. Но тот же опыт свидетельствует, что разные люди хотят разного. Их эмпирическое неравенство связано с тем, как неравно мы себя определяем через наши потребности, через наши интересы. Разумно уважать то, как сам человек себя определяет и не требовать от него больше, чем ему самому нужно. Это не исключает возможности для него изменить свою позицию и определить себя как-то иначе, ведь ни одно из определений не может быть окончательным. Человек всегда может стать иным, он не обязан оставаться таким, какой он есть — это еще одно из проявлений присущей человеку трансценденции.
К сожалению, распределение людей на шкале человечности в соответствием с их собственными притязаниями весьма далеко от нормального — нормального как в статистическом смысле, так и в смысле нормы полноценного здорового функционирования. Даже если скорректировать на порядок оценку, данную Маслоу полвека назад — здоровые самоактуализирующиеся люди составляют около 1% популяции [20],  —  предстает неутешительная картина аномального распределения людей на шкале человечности. Сохранить оптимизм на фоне этого аномального распределения позволяет следующее обстоятельство: хотя самоактуализирующиеся, духовные, творческие люди, которым «больше всех надо», составляют и будут составлять в обозримом будущем незначительное меньшинство населения, история показывает, что все существенные дела и изменения в мире осуществляются как раз незначительным меньшинством.

Контуры дифференциальной антропологии

Представленная в предыдущем разделе чисто описательная картина различий индивидуальной меры усвоения и развития человеческого потенциала является, разумеется, чересчур упрощенной. Вариативность людей проявляется не просто в выраженности тех или иных потребностей и других индивидуальных особенностей, а в качественной разнородности форм саморегуляции, самоорганизации и отношений с миром у разных людей. Иногда при взгляде вокруг складывается впечатление принадлежности людей, внешне довольно похожих друг на друга, к разным биологическим видам. Качественная разнородность людей имеет под собой объективную основу. Однако она определяется не априорным разделением людей по «кастам», а мерой их индивидуального продвижения по пути очеловечивания, их индивидуальной онтогенетической эволюции, являющейся следствием их личного выбора и усилия.
На уровне психологического анализа дифференциальная антропология находит опору в мультирегуляторной модели личности [21]. В ее основе лежит главный вопрос психологии — почему люди делают именно то, что они делают. Можно дать, по крайней мере, 7 разных ответов на этот вопрос, и в соответствии с ними можно говорить о семи разных логиках поведения. Каждая из этих логик поведения опирается на какую-то одну систему регуляции нашей деятельности. Первая — логика удовлетворения потребностей: люди делают что-то, чтобы удовлетворить свои потребности. Вторая — логика реагирования на стимул: люди делают что-то, потому что что-то их спровоцировало, заставило. Третья логика: люди делают так, потому что они всегда так делали – логика воспроизведения выработанных стереотипов. Четвертая логика – «потому что все так делают» — соответствие социальным требованиям, социальным нормативам, социальным ожиданиям. Пятая логика – «потому что для меня это важно» — логика смысла, логика жизненных отношений: «я делаю что-то, потому что для меня из этого вытекают какие-то важные следствия для моих отношений с миром». Шестая логика – логика возможностей: «почему бы и нет?». Седьмая логика: «потому что так устроен мир» — логика познанной необходимости.
Индивида характеризует свойственный ему уровень регуляции, то, как человек строит свои отношения с миром. В поведении реального человека эти все логики переплетены; можно определить удельный вес в нашем поведении каждого из этих компонентов. При этом первые три уровня общие у человека с животными, четвертый уровень специфичен для человека, но характеризует не личность, а «социального индивида». Пятый уровень характеризует и конституирует личность. Шестой уровень – уровень творческой личности, не у всех людей он присутствует. В еще большей степени это относится к седьмому уровню, по отношению к которому можно применить расхожее обозначение «просветленная личность». Мультирегуляторная модель позволяет описать онтогенетическую эволюцию человека как эволюцию форм и механизмов саморегуляции.

Культура, психические функции и антропологическая катастрофа.

Представляется, что именно упомянутый выше разрыв между пониманием общечеловеческой сущности и знанием механизмов жизнедеятельности эмпирических людей, точнее практические следствия этого разрыва, во многом ответственны за сегодняшнюю ситуацию, достаточно единодушно признаваемую антропологической катастрофой [22]. В частности, выдвижение на первый план вопросов индивидуального самоопределения по отношению к социуму в передовых социально-экономических системах привел неоправданно поспешно, если не к снятию в них с повестки дня проблем социальной ситуации развития в масштабе общества в целом, то к существенному снижению антропологических требований к индивиду со стороны общества, что поддерживается практикой важнейших социальных институтов.  
Так, права человека формулируются в расчете на «оптимистический» образ человека, но злоупотребляют этими правами в массовых масштабах обычно люди, этому образу не вполне соответствующие. Если Декларация Независимости США ввела в политику образ свободного и ответственного избирателя, отстаивающего путем демократических выборов свои интересы, то в сегодняшней политической практике проблемой стала иррациональность и безответственность большинства избирателей; в результате определяющее влияние на исход многих выборов оказывают те «избиратели», которым по большому счету нет дела до выборов, и кого лишь с трудом удается затащить на избирательный участок, чтобы они отдали голос кому попало. Подобные, часто парадоксальные столкновения разных образов человека и построенных на них социальных практик обнаруживаются также в юриспруденции, образовании и т.п.
Здесь стоит вспомнить известное, хотя во многом впоследствии преодоленное разведение высших и низших психических функций [23]. Идея Выготского заключалась в том, что у человека есть два ряда одноименных психических функций. Одни из них, имеющие естественную природу, аналогичны по своей структуре соответствующим функциям у животных — непроизвольное внимание, непроизвольная память, наглядное мышление. Их демонстрируют и животные, которые тоже обладают определенным объемом запоминания, подчиняются закономерностям привлечения внимания и т.п. Но у человека над ними надстраиваются высшие психические функции, которые основаны на интериоризованных механизмах взаимодействия людей. Они носят принципиально опосредованный характер, они имеют социальное происхождение, и они произвольны по своему способу функционирования. Когда я наблюдаю фейерверк или смотрю голливудский боевик и слежу за перипетиями действия, работают механизмы непроизвольного внимания. Когда я читаю философскую или другую не очень простую книгу, я должен управлять своим процессом внимания, работают высшие функции.
Если человеческая культура в ее традиционном понимании направлена на культивирование высших психических функций и играет в этом огромную роль, то, что в ХХ веке получило название массовой культуры, отчетливо ориентируется на Homosimpissimus, руководствующегося принципом максимизации удовольствия при минимизации усилий. Она укрепляет, поддерживает, востребует, развивает и культивирует именно непроизвольные функции, основанные на естественных механизмах управления нашим сознанием и нашей психикой за счет яркости стимула, т.е. механизмы непроизвольного реагирования. Массовая культура создает и поддерживает  культ низших функций, сам язык массовой культуры во многом связан именно с простейшим стимул-реактивным способом восприятия и поведения. Например, единственная характеристика понятия "звезда" — это яркость, то есть то, что привлекает непроизвольное внимание и обеспечивает непроизвольное запечатление помимо нашего желания. Другое ключевое понятие массовой культуры последнего времени — понятие «сексуальность» как один из элементов идеала «сексуального человека», кладущееся в основу многочисленных рейтингов не только шоу-звезд и спортсменов, но и, к примеру, политиков, означает не что иное как способность быть стимулом, вызывающим сексуальные реакции. Это форма межличностного взаимодействия на основе низших психических функций, задействующая низшие непосредственные механизмы реагирования. Культура же в традиционном, «высоком» смысле апеллирует в первую очередь к высшим функциям и связана с развитием более сложных опосредованных механизмов.
В ситуации свободной конкуренции две альтернативных культуры, которые можно назвать культура расслабления и культура усилия, находятся в неравном положении. Массовая культура, культура расслабления хорошо экономически и социально самовоспроизводится, благодаря тому что воспроизводится автоматически. Культура усилия в гораздо меньшей степени обладает такими способностями и поэтому требует государственной и общественной поддержки. Сравнительно немногие из современных цивилизаций сохранили сейчас эффективно работающие механизмы воспроизводства культуры усилия. В этом отношении в сравнительно более благоприятном состоянии, возможно, находится китайская культура. Западная же цивилизация, к которой сейчас правомерно относить и нашу страну, испытывает сейчас большие проблемы перед натиском культуры расслабления. Ее итогом становится отсутствие поддержки движения человека в направлении развития на основе сознательных и произвольных усилий, и наоборот, поддержка «естественного» движения человека в направлении расслабления и деградации.

Заключение

Проблема человечности предстает как далекая от однозначного решения. Решение ее на сегодняшний день просматривается, но оно носит принципиально неоднозначный характер, рассматривая человечность как становящуюся через индивидуальные усилия, что порождает как количественные различия в мере человечности, так и качественные различия основ бытия людей в мире.
Рассмотрение человека, зажатого между жесткими данностями биологического и социального, с одной стороны, и безграничными возможностями культуры и жизненного мира, с другой, приводит к осознанию эволюционного выбора, который стоит перед каждым в данной точке его жизни и эволюции человечества. Возможности, раскрывающиеся перед человеком в современном мире, беспрецедентны, причем это относится как к возможностям развиваться, трансцендировать данности, совершенствовать свои силы и возможности, так и к возможностям отказа от развития, адаптировавшись к одной из множества ниш на основе симбиотического слияния с социальной организацией, которой делегируется ответственность за собственное благополучие. Выбор одного или другого не является судьбоносным с точки зрения личного благополучия, но выступает важнейшим личностным тестом, с помощью которого мы сами определяем наше место и роль в мире: или в поте лица реализовывать свое человеческое предназначение, участвуя в поступательной эволюции человеческой культуры и цивилизации, или паразитировать на них, довольствовавшись легкими путями и поддавшись искушению субчеловеческим.
Из универсальной, но не предопределенной сущности человека вытекает универсальное право устанавливать себе любые притязания, брать на себя соответствующую ответственность и двигаться по пути собственного развития — или не брать и не двигаться. Эмпирическое неравенство людей связано с тем, как мы себя определяем через наши потребности, через наши интересы и, в конечном итоге, через становление психологических механизмов саморегуляции, обеспечивающих разные формы и уровни жизнедеятельности. Известно, что большинству людей даже в наиболее продвинутых обществах присуще скорее бегство от свободы, ответственности и саморазвития, чем стремление к ним. Только в воображении можно представить себе ситуацию  самоопределения людей, при котором объем их прав, в частности, возможности участия в демократических процедурах принятия решений в гражданском обществе, будет увязан с объемом ответственности, которую они добровольно готовы на себя взять, ограничивая свои гедонистические устремления. Это, однако, позволило бы исправить ситуацию, когда направление движения общества зачастую диктуется теми, кто на нем паразитирует, а не теми, кто вносит определяющий вклад в это движение.